Назад ||
Главная ||
Карта сайта
Все когда-либо существовавшие города
Казахстана по времени и причинам возникновения можно объединить в
несколько групп. К первой из них будут относиться протогородские
поселения типа Аркаим и т. п. Средневековые города, возникшие в период
активности Великого Шелкового пути, составляют вторую группу.
Значительная часть этих городов превратилась в культурный артефакт, а
некоторые продолжают тысячелетнее летописание своей истории, например
Туркестан и Тараз. Города-крепости, возникшие в период присоединения
Казахстана к Российской империи в период XVIII – начала XX вв.,
составляют самую большую группу городов современного Казахстана. Среди
них Астана (Акмолинск, Целиноград, Акмола), Алматы, Семипалатинск,
Усть-Каменогорск, Петропавловск, Кокшетау, Павлодар и т. д. К этой же
группе относятся города-крепости, построенные в XIX в. во время активных
территориальных завоеваний на Сыр-Дарье Кокандским ханством – Ак-Мечеть
(Кзыл-Орда), Жулек, Жана-Курган и т. д. Города, возникшие в период
советской власти как результат социально-экономических преобразований в
целом по стране, в зарубежной историографии именуются как "города одной
кампании", например Балхаш, Байконур, Темиртау, Курчатов, Степногорск и
т. д.
Основой жизнедеятельности казахов вплоть до 30-х гг.
ХХ в. являлось кочевое скотоводство. Процесс изъятия земель в пользу различных
социальных групп, а также под строительство городов, промышленных объектов и в
Переселенческий фонд привел к резкому сокращению ареала кочевничества и
вынужденному поиску новых средств существования. Источником этих средств
потенциально является город.
Нежелание менять традиционный уклад жизни,
отказываться от кочевого комфорта с его физической и духовной составляющей можно
было наблюдать повсеместно вплоть до полной утраты защитного механизма в лице
поддержки рода, семьи или отдельных личностей. Только потеря такой поддержки
заставляла часть, в первую очередь, мужского населения уходить в города в
поисках заработка и пропитания. Уход от привычного, стремление к познанию
чего-то нового также могли стать причиной геопространственных перемещений.
Город
преподносил немало сюрпризов, заставлял меняться вчерашнего кочевника не только
внешне, но и внутренне, вносил существенные изменения в стиль жизни, манеру
поведения, рацион питания, моду. При этом связи с аулом не прерывались, и
при первой возможности можно было вернуться обратно, большинство так и
поступало. Но оставались те, кому некуда было возвращаться, и те, кто, освоив
этот новый стиль жизни, привыкал к нему и даже обнаруживал в нем немало
достоинств; они постепенно становились городскими русскоговорящими жителями со
всеми вытекающими отсюда последствиями. Стремление к городскому комфорту
становится важнейшим движущим фактором, и вчерашний кочевник все чаще принимает
решение, руководствуясь личным интересом. Проблема соотношения и выбора в пользу
кочевого или городского комфорта совершенно не изучена, но весьма интересна с
точки зрения исторической антропологии. Условия города постепенно становятся
местом естественного обитания идей национальной реабилитации сообразно
требованиям модернизации.
"Даже индустриальные рабочие-казахи, пишет Дж. Бэкер,
крепко держатся за свои культурные корни и идеологию, а сезонные рабочие
находятся под постоянным воздействием аула и его традиций. Только новая
казахская советская интеллигенция, делая карьеру в бюрократии и политике,
начинает отделяться от кровно-семейных связей"1. Наряду с этим,
"изменения во взглядах на большие родственные ячейки сопровождаются изменениями
в целой системе ценностей, связанных с домом, семейственностью, включая
изменения в отношении мусульман к планированию семьи, работающим женщинам, уходу
за детьми и распределению домашних обязанностей"2.
Городское казахское население, особенно в первом
поколении, сохраняет в своем образе жизни и представлениях о витальных ценностях
черты кочевой повседневности и сегодня. С подобными явлениями мы встречаемся
сплошь и рядом. Тому немало примеров – от различных обычаев, когда баран
приносится в жертву прямо во дворе многоэтажного дома, а его шкура для высыхания
вывешивается на спортивном турнике, до ритуала раздачи мяса во время праздничной
трапезы за дастарханом.
"Асфальтовыми детьми" именуют в зарубежной
историографии тех потомков кочевников, кто уже родился в городе, прожил в нем не
одно поколение, но продолжал ностальгировать по утраченному кочевью. Прежде
всего, апелляция к прошлому проявлялась в казахской литературе, где главными
темами повествования были номадизм, шежире, казахский аул, родовые
взаимоотношения. Особенно ярко эти настроения проявляются в жанре энгiме.
"Сами авторы вышли из этой среды, и чувство ностальгии к внегородскому образу
жизни отцов и дедов отчетливо прослеживается почти во всех рассказах", – пишет в
своей рецензии на сборник рассказов казахских писателей Дж. Мозур3.
Во многом обозначенные выше тенденции и настроения
влияли на выбор будущей профессии вчерашних кочевников. Нас интересует проблема
зависимости выбора будущей специальности в вузе или профессии от традиционных
целевых установок. По мнению Т. Раковской-Хармстоун, в советский период
предпочтение в выборе гуманитарно-социологического образования в ущерб
научно-техническому было обусловлено языковыми проблемами и тем, что
мусульманское население советского востока желало учиться там, где можно
познакомиться с "национальным наследием"4. Можно согласиться с данным
утверждением лишь частично. Автор сама себе не то чтобы противоречит, но не
совсем точно, на наш взгляд, расставляет акценты. В 1981 г. Я. Билинский писал,
что "в союзных и автономных республиках… общественные и некоторые другие
дисциплины читаются сегодня только на русском языке, студенты принуждаются к
тому, чтобы писать дипломные работы на русском языке"5.
Действительно, в
советский период во многих республиканских вузах общественно-политические и
технические дисциплины читались в основном на русском языке. Причина такой
ситуации кроется опять же в специфике региона. На первых порах не хватало
национальных кадров, специалистов в данной отрасли знания, которые могли бы
читать эти курсы на родном языке. Можно назвать и другие основания.
Традиционно огромным уважением в кочевом обществе
пользовались бии, мугалимы, жырау, акыны, т. е. те, кто владел словом, умел с
ним обращаться, владел стихией языка. Даже сегодня считается, что тот лучше
говорит по-казахски, кто использует как можно больше в своей речи пословиц и
поговорок, расцвечивает свою речь примерами из классической литературы и т. д.
По-прежнему сохраняются конкурсы на специальности гуманитарного профиля среди
абитуриентов-казахов, особенно юридического и экономического направления. И хотя
сегодня открыты казахские отделения во всех вузах страны и все курсы, в т. ч. и
научно-технические, читаются исключительно на казахском языке,
студентов-казахов, избравших технические специальности, по-прежнему гораздо
меньше, нежели среди представителей других национальностей, особенно европейской
группы. Ситуация только сейчас начинает
меняться и связана с четкой государственной программой образования и
промышленного развития, в соответствии с которыми научно-техническое образование
становится приоритетным. При этом все больше внимания в процессе
приобретения новых знаний уделяется необходимости глубокого изучения английского
языка, который сегодня является основным международным средством общения и на
котором издается наибольшее количество научно-технической информации. Процесс
модернизации, который прежде сопровождался активной русификацией, теперь требует
все бóльших и серьезных знаний английского языка.
Патриархальность стереотипов поведения,
обусловленных социальной средой, препятствия психологического характера,
отсутствие знания русского языка выделялись зарубежными аналитиками в качестве
причин, влияющих на выбор профессии 6. На наш взгляд, определяющими
факторами в выборе профессии являлись традиционные предпочтения и существенная
дистанцированность некогда кочевого населения от технических и технологических
знаний.
Во многом данная ситуация влияла и на кадровую
расстановку. В дореволюционный период все ключевые должности, связанные с
промышленным производством, были заняты представителями европейского населения
России. По мере формирования национальных рабочих кадров, а также
инженерно-технических работников стала появляться и конкуренция вокруг
ответственных должностей на производстве. Мы сейчас не рассматриваем вопрос о
должностях во властных структурах, т. к. там ситуация была несколько иной.
Достаточно часто можно встретить в западной историографии мысль о том, что
большой приток пришлых людей в Казахстан сделал недоступными рабочие места по
квалифицированным специальностям, обрекая население Центральной Азии на менее
оплачиваемую и непрестижную работу. Но, сравнивая ситуацию в Казахстане и других
среднеазиатских республиках, авторы приходили к выводу, что все же в Казахстане
местное население было представлено в индустриальных профессиях гораздо чаще7.
Майкл Рывкин по
поводу сложившейся диспропорции на рынке труда писал следующее: "Уроженцы
Центральной Азии преобладают в земледелии, скотоводстве, розничной торговле и
некоторых отраслях легкой промышленности, а также в области обслуживания. Они
также поставляют рабочую силу и в другие сферы деятельности как на самом
высоком, так и самом низком квалификационном уровне, т. е. лучшую часть – в
управленческий аппарат, а большинство – в рабочие ручного труда. В то же время
русские и другие европейские нации преобладают в промышленности, преимущественно
в тяжелых и высокотехнологичных отраслях, а также составляют большинство
технических кадров и конторских служащих"8. При этом "рост социальной
мобильности привел к усилению межгрупповых контактов и соперничества, которое
стало источником напряженности", в т. ч. и межнационального характера9.
А.М. Хазанов, анализируя проблему отсталости Средней
Азии и Казахстана, отмечал следующее: "Модернизация в этом регионе была
осуществлена с минимальным участием коренного населения; индустриализация,
урбанизация, демографическая революция, революция в образовании и трудовая
мобильность не были осуществлены здесь в полной мере"10.
Лимитированная индустриализация, слабая включенность автохтонного населения в
эти процессы в конечном итоге привели к сохранению традиционных предпочтений в
сфере труда, концентрации местного населения в сфере управления, торговли,
обслуживания, образования и гуманитарных наук. Круг замкнулся – традиционные
предпочтения и отсутствие навыков индустриального труда у кочевого населения, с
одной стороны, ограниченная индустриализация и недостаточное вовлечение местного
населения в происходящие модернизационные процессы – с другой. Обозначенные
факторы лишь укрепили ментальную привязанность рядового казаха-кочевника к
ценностям кочевого социума с непререкаемым авторитетом старшего и знанием
генеалогии, поддержкой семьи и рода, ностальгическими экскурсами в героическое
прошлое и любовью к устному народному творчеству и т. д. В меньшей степени такие
настроения были характерны для части казахской бюрократической или политической
элиты, достигшей высокого карьерного статуса и положения. Как результат выбора
той или иной жизненной стратегии была различна и степень русификации – от
полной, ведущей к смене этнической идентичности, что в чистом виде встречается
крайне редко, через аккультурацию или "гибридизацию" к сугубо поверхностной,
которая вполне могла сочетаться даже с антирусскими настроениями. При изучении
подобных проблем мы выходим за рамки истории как научной дисциплины и вторгаемся
в пределы нового научного направления для исторической науки Казахстана –
антропологии, что требует дополнительных знаний, умений, навыков и методов
проведения подобных исследований. Труды зарубежных авторов помогут нам в
освоении данной отрасли знания.
_________________________
1
Baker J. The Kazakh National Identity // Arabia. The Islamic World Review. –
East Burnham, February, 1985. – P. 52.
2
Jones E., Grupp F. Modernization and Traditionality in the Multiethnic Society:
The Soviet Case // American Political Science Review. – 1985. – Vol. 79. – № 2.
– P. 477.
3
Mozur J. Kazakhstan. Review // World Literature today. – Bloomington, 1983. –
Vol. 57. – № 2. – P. 349–350.
4
Rakowska-Harmstone Т. Islam and Nationalism: Central
Asia and Kazakhstan under Soviet Rule // Central Asian Survey. – Oxford,
September, 1983. – Vol. 2. – № 2. – P. 60.
5
Bilinsky Ya. Expending the Use of Russian or Russification?: Some Critical
Thoughts on Russian as a Lingua Franca and the "Language of Friendship and
Cooperation of the People of the USSR" // Russian Review. – Stanford, 1981. –
Vol 40. – № 3. – P. 327.
6
См., например: Rywkin M.
Moscow’s Muslim Challenge. – Armonk; N. Y., 1982. – P. 952–953.
7
См., например:
Mathley I. Central Asia and Kazakhstan // Economics of Soviet regions. – N. Y.,
1981. – P. 433.
8
Rywkin M. The Impact of Socio-economic Change and Demographic Growth on National
Identity and Socialization // Central Asian Survey. – London, 1984. – Vol. 3. –
№ 3. – Р. 85–86.
9
Goble P.A. Managing the Multinational USSR // Problems of Communism. –
Washington, 1985. – Vol. XXXIV. – № 4. – P. 82.
10
Khazanov A.M. After the USSR. Ethnicity. Nationalism and Politics in the
Commonwealth of Independent States. The University of Wisconsin Press,
1995. – P. 155.
Назад
||
Главная
||
Карта сайта |