Назад || Главная || Карта сайта


С.И. Ковальская

Республика Казахстан, Астана, Евразийский национальный университет им. Л.Н. Гумилева

Зарубежная историография о влиянии культурного пространства города
на выбор жизненной стратегии казаха-кочевника


Все когда-либо существовавшие города Казахстана по времени и причинам возникновения можно объединить в несколько групп. К первой из них будут относиться протогородские поселения типа Аркаим и т. п. Средневековые города, возникшие в период активности Великого Шелкового пути, составляют вторую группу. Значительная часть этих городов превратилась в культурный артефакт, а некоторые продолжают тысячелетнее летописание своей истории, например Туркестан и Тараз. Города-крепости, возникшие в период присоединения Казахстана к Российской империи в период XVIII – начала XX вв., составляют самую большую группу городов современного Казахстана. Среди них Астана (Акмолинск, Целиноград, Акмола), Алматы, Семипалатинск, Усть-Каменогорск, Петропавловск, Кокшетау, Павлодар и т. д. К этой же группе относятся города-крепости, построенные в XIX в. во время активных территориальных завоеваний на Сыр-Дарье Кокандским ханством – Ак-Мечеть (Кзыл-Орда), Жулек, Жана-Курган и т. д. Города, возникшие в период советской власти как результат социально-экономических преобразований в целом по стране, в зарубежной историографии именуются как "города одной кампании", например Балхаш, Байконур, Темиртау, Курчатов, Степногорск и т. д.

Основой жизнедеятельности казахов вплоть до 30-х гг. ХХ в. являлось кочевое скотоводство. Процесс изъятия земель в пользу различных социальных групп, а также под строительство городов, промышленных объектов и в Переселенческий фонд привел к резкому сокращению ареала кочевничества и вынужденному поиску новых средств существования. Источником этих средств потенциально является город.

Нежелание менять традиционный уклад жизни, отказываться от кочевого комфорта с его физической и духовной составляющей можно было наблюдать повсеместно вплоть до полной утраты защитного механизма в лице поддержки рода, семьи или отдельных личностей. Только потеря такой поддержки заставляла часть, в первую очередь, мужского населения уходить в города в поисках заработка и пропитания. Уход от привычного, стремление к познанию чего-то нового также могли стать причиной геопространственных перемещений.

Город преподносил немало сюрпризов, заставлял меняться вчерашнего кочевника не только внешне, но и внутренне, вносил существенные изменения в стиль жизни, манеру поведения, рацион питания, моду. При этом связи с аулом не прерывались, и при первой возможности можно было вернуться обратно, большинство так и поступало. Но оставались те, кому некуда было возвращаться, и те, кто, освоив этот новый стиль жизни, привыкал к нему и даже обнаруживал в нем немало достоинств; они постепенно становились городскими русскоговорящими жителями со всеми вытекающими отсюда последствиями. Стремление к городскому комфорту становится важнейшим движущим фактором, и вчерашний кочевник все чаще принимает решение, руководствуясь личным интересом. Проблема соотношения и выбора в пользу кочевого или городского комфорта совершенно не изучена, но весьма интересна с точки зрения исторической антропологии. Условия города постепенно становятся местом естественного обитания идей национальной реабилитации сообразно требованиям модернизации.

"Даже индустриальные рабочие-казахи, пишет Дж. Бэкер, крепко держатся за свои культурные корни и идеологию, а сезонные рабочие находятся под постоянным воздействием аула и его традиций. Только новая казахская советская интеллигенция, делая карьеру в бюрократии и политике, начинает отделяться от кровно-семейных связей"1. Наряду с этим, "изменения во взглядах на большие родственные ячейки сопровождаются изменениями в целой системе ценностей, связанных с домом, семейственностью, включая изменения в отношении мусульман к планированию семьи, работающим женщинам, уходу за детьми и распределению домашних обязанностей"2.

Городское казахское население, особенно в первом поколении, сохраняет в своем образе жизни и представлениях о витальных ценностях черты кочевой повседневности и сегодня. С подобными явлениями мы встречаемся сплошь и рядом. Тому немало примеров – от различных обычаев, когда баран приносится в жертву прямо во дворе многоэтажного дома, а его шкура для высыхания вывешивается на спортивном турнике, до ритуала раздачи мяса во время праздничной трапезы за дастарханом.

"Асфальтовыми детьми" именуют в зарубежной историографии тех потомков кочевников, кто уже родился в городе, прожил в нем не одно поколение, но продолжал ностальгировать по утраченному кочевью. Прежде всего, апелляция к прошлому проявлялась в казахской литературе, где главными темами повествования были номадизм, шежире, казахский аул, родовые взаимоотношения. Особенно ярко эти настроения проявляются в жанре энгiме. "Сами авторы вышли из этой среды, и чувство ностальгии к внегородскому образу жизни отцов и дедов отчетливо прослеживается почти во всех рассказах", – пишет в своей рецензии на сборник рассказов казахских писателей Дж. Мозур3.

Во многом обозначенные выше тенденции и настроения влияли на выбор будущей профессии вчерашних кочевников. Нас интересует проблема зависимости выбора будущей специальности в вузе или профессии от традиционных целевых установок. По мнению Т. Раковской-Хармстоун, в советский период предпочтение в выборе гуманитарно-социологического образования в ущерб научно-техничес­кому было обусловлено языковыми проблемами и тем, что мусульманское население советского востока желало учиться там, где можно познакомиться с "национальным наследием"4. Можно согласиться с данным утверждением лишь частично. Автор сама себе не то чтобы противоречит, но не совсем точно, на наш взгляд, расставляет акценты. В 1981 г. Я. Билинский писал, что "в союзных и автономных республиках… общественные и некоторые другие дисциплины читаются сегодня только на русском языке, студенты принуждаются к тому, чтобы писать дипломные работы на русском языке"5.

Действительно, в советский период во многих республиканских вузах общественно-политичес­кие и технические дисциплины читались в основном на русском языке. Причина такой ситуации кроется опять же в специфике региона. На первых порах не хватало национальных кадров, специалистов в данной отрасли знания, которые могли бы читать эти курсы на родном языке. Можно назвать и другие основания.

Традиционно огромным уважением в кочевом обществе пользовались бии, мугалимы, жырау, акыны, т. е. те, кто владел словом, умел с ним обращаться, владел стихией языка. Даже сегодня считается, что тот лучше говорит по-казахски, кто использует как можно больше в своей речи пословиц и поговорок, расцвечивает свою речь примерами из классической литературы и т. д. По-прежнему сохраняются конкурсы на специальности гуманитарного профиля среди абитуриентов-казахов, особенно юридического и экономического направления. И хотя сегодня открыты казахские отделения во всех вузах страны и все курсы, в т. ч. и научно-технические, читаются исключительно на казахском языке, студентов-казахов, избравших технические специальности, по-прежнему гораздо меньше, нежели среди представителей других национальностей, особенно европейской группы. Ситуация только сейчас начинает меняться и связана с четкой государственной программой образования и промышленного развития, в соответствии с которыми научно-техническое образование становится приоритетным. При этом все больше внимания в процессе приобретения новых знаний уделяется необходимости глубокого изучения английского языка, который сегодня является основным международным средством общения и на котором издается наибольшее количество научно-технической информации. Процесс модернизации, который прежде сопровождался активной русификацией, теперь требует все бóльших и серьезных знаний английского языка.

Патриархальность стереотипов поведения, обусловленных социальной средой, препятствия психологического характера, отсутствие знания русского языка выделялись зарубежными аналитиками в качестве причин, влияющих на выбор профессии 6. На наш взгляд, определяющими факторами в выборе профессии являлись традиционные предпочтения и существенная дистанцированность некогда кочевого населения от технических и технологических знаний.

Во многом данная ситуация влияла и на кадровую расстановку. В дореволюционный период все ключевые должности, связанные с промышленным производством, были заняты представителями европейского населения России. По мере формирования национальных рабочих кадров, а также инженерно-технических работников стала появляться и конкуренция вокруг ответственных должностей на производстве. Мы сейчас не рассматриваем вопрос о должностях во властных структурах, т. к. там ситуация была несколько иной. Достаточно часто можно встретить в западной историографии мысль о том, что большой приток пришлых людей в Казахстан сделал недоступными рабочие места по квалифицированным специальностям, обрекая население Центральной Азии на менее оплачиваемую и непрестижную работу. Но, сравнивая ситуацию в Казахстане и других среднеазиатских республиках, авторы приходили к выводу, что все же в Казахстане местное население было представлено в индустриальных профессиях гораздо чаще7.

Майкл Рывкин по поводу сложившейся диспропорции на рынке труда писал следующее: "Уроженцы Центральной Азии преобладают в земледелии, скотоводстве, розничной торговле и некоторых отраслях легкой промышленности, а также в области обслуживания. Они также поставляют рабочую силу и в другие сферы деятельности как на самом высоком, так и самом низком квалификационном уровне, т. е. лучшую часть – в управленческий аппарат, а большинство – в рабочие ручного труда. В то же время русские и другие европейские нации преобладают в промышленности, преимущественно в тяжелых и высокотехнологичных отраслях, а также составляют большинство технических кадров и конторских служащих"8. При этом "рост социальной мобильности привел к усилению межгрупповых контактов и соперничества, которое стало источником напряженности", в т. ч. и межнационального характера9.

А.М. Хазанов, анализируя проблему отсталости Средней Азии и Казахстана, отмечал следующее: "Модернизация в этом регионе была осуществлена с минимальным участием коренного населения; индустриализация, урбанизация, демографическая революция, революция в образовании и трудовая мобильность не были осуществлены здесь в полной мере"10. Лимитированная индустриализация, слабая включенность автохтонного населения в эти процессы в конечном итоге привели к сохранению традиционных предпочтений в сфере труда, концентрации местного населения в сфере управления, торговли, обслуживания, образования и гуманитарных наук. Круг замкнулся – традиционные предпочтения и отсутствие навыков индустриального труда у кочевого населения, с одной стороны, ограниченная индустриализация и недостаточное вовлечение местного населения в происходящие модернизационные процессы – с другой. Обозначенные факторы лишь укрепили ментальную привязанность рядового казаха-кочевника к ценностям кочевого социума с непререкаемым авторитетом старшего и знанием генеалогии, поддержкой семьи и рода, ностальгическими экскурсами в героическое прошлое и любовью к устному народному творчеству и т. д. В меньшей степени такие настроения были характерны для части казахской бюрократической или политической элиты, достигшей высокого карьерного статуса и положения. Как результат выбора той или иной жизненной стратегии была различна и степень русификации – от полной, ведущей к смене этнической идентичности, что в чистом виде встречается крайне редко, через аккультурацию или "гибридизацию" к сугубо поверхностной, которая вполне могла сочетаться даже с антирусскими настроениями. При изучении подобных проблем мы выходим за рамки истории как научной дисциплины и вторгаемся в пределы нового научного направления для исторической науки Казахстана – антропологии, что требует дополнительных знаний, умений, навыков и методов проведения подобных исследований. Труды зарубежных авторов помогут нам в освоении данной отрасли знания.

_________________________

 

1 Baker J. The Kazakh National Identity // Arabia. The Islamic World Review. – East Burnham, February, 1985. – P. 52.

2 Jones E., Grupp F. Modernization and Traditionality in the Multiethnic Society: The Soviet Case // American Political Science Review. – 1985. – Vol. 79. – № 2. – P. 477.

3 Mozur J. Kazakhstan. Review // World Literature today. – Bloomington, 1983. – Vol. 57. – № 2. – P. 349–350.

4 Rakowska-Harmstone Т. Islam and Nationalism: Central Asia and Kazakhstan under Soviet Rule // Central Asian Survey. – Oxford, September, 1983. – Vol. 2. – № 2. – P. 60.

5 Bilinsky Ya. Expending the Use of Russian or Russification?: Some Critical Thoughts on Russian as a Lingua Franca and the "Language of Friendship and Cooperation of the People of the USSR" // Russian Review. – Stanford, 1981. – Vol 40. – № 3. – P. 327.

6 См., например: Rywkin M. Moscow’s Muslim Challenge. – Armonk; N. Y., 1982. – P. 952–953.

7 См., например: Mathley I. Central Asia and Kazakhstan // Economics of Soviet regions. – N. Y., 1981. – P. 433.

8 Rywkin M. The Impact of Socio-economic Change and Demographic Growth on National Identity and Socialization // Central Asian Survey. – London, 1984. – Vol. 3. – № 3. – Р. 85–86.

9 Goble P.A. Managing the Multinational USSR // Problems of Communism. – Washington, 1985. – Vol. XXXIV. – № 4. – P. 82.

10 Khazanov A.M. After the USSR. Ethnicity. Nationalism and Politics in the Commonwealth of Independent States. The University of Wisconsin Press, 1995. – P. 155.

 

 

 Назад || Главная || Карта сайта

 

Hosted by uCoz