|
Назад ||
Главная ||
Карта сайта
В начале 2006 г. Манфред Зенер – глава
издательства "Аквенсис Ферлаг Пресс-бюро Баден-Баден" – в интервью для
бесплатной немецко-русской воскресной газеты, выходящей в Баден-Бадене
на двух языках, назвал этот город "самым русским городом за пределами
России"1, что побудило его заняться изданием русскоязычных
публикаций о нем. Своего рода "первой ласточкой" на этом пути стала
книга "Будем делать Баден-Баден! Бытие культурного мифа", созданная Е.
Пазухиным и Е. Жаворонковой2, нашими соотечественниками,
бывшими ленинградцами/петербуржцами, живущими с начала 1990-х гг. в
Германии. В своем предисловии к книге М. Зенер весьма своеобразно
определил ее значение – "ключ к тайне неугасающего интереса россиян к
шварцвальдскому городку".
Ниже мы вернемся к некоторым оценкам издателя и к
содержанию заинтересовавшего нас необычного труда. Пока же уточним собственную
позицию. Она не предполагает следование жанру академической рецензии. В то же
время мы намерены встроить свои размышления в контекст проблемы специфики
восприятия и возможного изучения "образа" города – категории более близкой к
эмоционально-психологическому переживанию, чем к рациональному интеллектуальному
концепту. Однако нам как историкам-культурологам, занятым более десяти лет
попытками постигнуть свойства "местной" культуры, обращаясь к символике
культурно-цивилизационного ландшафта отдельных городов, трудно отрешиться от
сложившихся в гуманитарных науках представлений, от существующих корпоративных
практик добывания знания. Вот и в данном случае не обойтись без "фоновой"
характеристики изменений в интересах и подходах отдельных современных российских
исследователей к изучению города, к пониманию его образа (образов). Попытаемся
чередовать детали историографического "фона" и нашу рефлексию над содержанием
книги "Будем делать Баден-Баден!".
За последние 10–15 лет в российской традиции четко
обозначилась междисциплинарная линия, в которой заметное место занял
историко-культурологический анализ локальных городских "текстов". Примечательно,
что при этом возросло внимание к метафизическим признакам, к образу и Духу
города как особым "маркерам"/выразителям уникального соединения конкретных
реалий в пространстве того или иного города как неповторимого "Места". Мифы и
символы становятся кодами, в которых скрыто "лица не общее выражение", благодаря
чему города отражают многообразие динамики сменяющих друг друга, наслаивающихся
друг на друга, проникающих друг в друга человеческих культур. Это наше
представление о сочетании глобальных и локальных ритмов, отражающихся в
городских культурных слоях можно сопоставить с утверждением Е. Пазухина и Е.
Жаворонковой из главы 6, дублирующей название всей книги: "Название Баден-Бадена
с заключенным в нем внутренним эхом, напоминающее звукоподражательное имя
кукушки, созвучно полифоничности его судьбы. Жизнь города на протяжении всей его
истории определялась притоком и оттоком гостей со всего света, что и придало ему
неповторимый характер многоцветного космополиса"3.
Символика
городского пространства, особенно такого космополитичного, и ее изменения
обусловлены воздействием определенных мотивов индивидуальных и коллективных
человеческих поступков. В итоге процесс формирования образа города, или, как
выражаются авторы привлекшей наше внимание книги, – процесс его "делания",
становится бесконечным и вненациональным, ибо участвовать в нем может любой
обитатель города, путешественник, посетивший его, или даже человек, лишь
прочитавший книги о городе. У каждого при этом возникнет свой образ города, в
котором, возможно, реалии не будут занимать значительного места. Е. Пазухин и Е.
Жаворонкова уже заглавием книги подчеркивают, что творят и пускают в жизнь
вариант такого индивидуального культурного мифа. Авторы "делают" образ города
как бы "извне" (взгляд со стороны, то и дело сопоставление с Петербургом) и
одновременно "изнутри" (переживая вместе с читателями восприятие города его
постоянными и временными обитателями – царствующими и сиятельными особами,
политиками, известными писателями и прочими деятелями культуры). Они закрепляют
реальность мифа стихотворными текстами, вставками "прихотливых арабесок" (выражение
М. Зенера), сплетенных из былей и небылиц, исторических сведений и анекдотов,
гротескных сопоставлений и карнавальных розыгрышей, подборкой собственных
фотографий в приложении к книге под принципиальным для их действий названием "Наш
Баден-Баден".
Вернемся к специфике российского интеллектуального "фона",
в котором в 1990-е гг. наблюдается своего рода всплеск поисков междисциплинарных
вариантов "делания" собирательного образа города. Мощной его составляющей
становится метафизическая линия. Отметим концептуальные построения В.М.
Немчинова, соотнесенные им с методиками зарубежных исследований (area studies),
что не имеет, по его мнению, в отечественной практике устоявшегося адекватного
аналога. Автор увязал проблематику метафизики исторического объекта, в данном
случае города как фактора развития социума, с вопросом о том, как переживается
пространство, структуры, институты и духовная среда города данным обществом в
данное историческое время. Приведем одно из его утверждений: "Город познаваем
лишь в отражении и в не всегда прямом зеркале фактов. В этом специфика объекта,
имеющего метафизическую, духовную проекцию. Пребывая в исторически заданном
времени, мы все равно привносим самонаблюдение в исследование генезиса городской
среды, даже если академически рационально суживаем зеркало наблюдаемых и
оцениваемых исторически явлений"4. И далее он уточнил содержание
топографической привязки с точки зрения метафизического подхода: "Город,
собственно говоря, не есть кружок на карте. Это точка роста кристалла
цивилизации"5.
Вырастающий в Баден-Бадене кристалл особой праздной
цивилизации мирового курортного отдыха и азартных развлечений ярко представлен в
описаниях Е. Пазухина и Е. Жаворонковой. Время его окончательного оформления
авторы ограничивают по сути двумя веками – XVIII и XIX, внутри процесса
кристаллизации в противоречиях судеб и поступков знаменитых писателей показана
"русская линия". Естественно для авторов выделение фигуры Ф.М. Достоевского, но
не столько как автора "Игрока", экспериментатора в своей игровой методике, а как
скорее "Гения двух Мест" – Петербурга и Баден-Бадена. Как пишут авторы, "в игре
для Достоевского и сходились те "две бездны", в созерцание которых так часто
погружались его герои. Можно сказать, что игра была для писателя органическим
компонентом творческого процесса, экзистенциальным коррелятом духовного поиска.
Может быть, именно баден-баденскому "кошмару" мы обязаны наиболее пронзительными
страницами в поздних творениях писателя"6. Для мифологии Омска с его
современным стремлением закрепить в городском пространстве образ "своего"
Достоевского это утверждение весьма близко по посылу.
Снова обратимся
к российским исследователям конца XX – начала XXI вв. В это время метафизическое
осмысление феномена Места применительно к отдельным городам укрепляется и
распространяется достаточно широко. При этом символическое пространство города
выступает в виде своего рода копилки его культурно-символической идентичности.
Метафизика города трактуется как "зримое незримого", а различия городов следует
видеть в осознанности метафизики места. Эта метафизическая линия тесно связана с
семиотическими исследованиями, поскольку инициирована в значительной степени
ими. Отсюда сам город определяется как сложный семиотический механизм,
создатель, получатель и хранитель информации, мощный генератор культуры, а его
пространство представляется хранилищем различных кодов, знаков, возможностей
реализованных и нереализованных, иллюзий, мифов и т. д.7.
Метафизический поворот в философско-культурологическом изучении отдельных
городов/Мест для выяснения конкретной архитектоники места как интегрального
понятия, объединяющего природную, предметно-созидательную, социальную и
культурную среды, стал методологической основой в построениях омского
искусствоведа и философа В.Ф. Чиркова. Среди анализируемого им своеобразия
архитектоники различных городских пространств выделим характеристику Омска. Ее
природный признак в оценке В.Ф. Чиркова "носит тотально горизонтальный
характер", поскольку задан "степным ландшафтом, который вбирает в себя
пластически выразительные лесные участки локального характера в виде березовых
колков"8. Этот признак существенно усилен водными плоскостями рек
Иртыша и Оми, закреплен в своей цельности красивой полусферой небесного свода,
имеющей в месте "касания" с землей ровную, почти не нарушаемую рельефом прямую.
В то же время реальная градостроительно-планировочная структура города не
осмысливает степного пространства и всей его природной архитектоники, за
исключением набережной и мостов. Интересна мысль автора, что природные,
ландшафтные особенности места Омска ("не любит определенности в границах")
влекут за собой отсутствие устойчивого пластического символа/знака города.
Однако они же способствовали рождению поэтических и художественных образов
города, серебристо-серо-голубого колорита их цветовой и "звуковой" (музыка
стихов Л. Мартынова) гаммы.
Природная
неповторимость ландшафта рождает уникальные источники творчества. В книге Е.
Пазухина и Е. Жаворонковой случай с Баден-Баденом – это проявление архитектоники
Места в слиянии гор, лесов, водных источников и художественно-поэтических
текстов. Из многочисленных примеров, приводимых авторами, наиболее впечатляет
фрагмент эссе "Синтез" философа и поэта начала XX в. Тасилло фон Шеффера:
"…Над Баден-Баденом и через него проходят разнообразные вибрации, как будто не
относящиеся непосредственно к этой долине и селению и все-таки из них
проистекающие… Все это создает чудесный синтез, пожалуй, уникальную для Германии
атмосферу взаимодействия природы и культуры, одновременно национальной и
открытой"9. Отсюда становится естественным предложенное обоснование
значения знаменитой Лихтентальской аллеи – главного парка Баден-Бадена в
качестве стержня курортной, светской и художественной жизни города. Е. Пазухин и
Е Жаворонкова сравнивают Аллею с галереями Гостиного или Апраксина двора в
Ленинграде, подчеркивая "ритмическое расположение древесных стволов, сомкнутые
над головой кроны". Но не только "геометрическая ритмичность стволов и крон",
сливающаяся "в гармонически-умиротворяющее единство", притягивает читателя в
этом ностальгическом сопоставлении. Вместе с эмоциями присутствует
художественно-поэтическое и одновременно конкретно-историческое выявление
отмеченной уникальной связи природы и культуры:
"Аллея никогда не повторяет самое себя. <…> Солнце, совершая свой каждодневный
дозор, бесконечно разнообразит игру световых пятен, отбрасываемые деревьями тени
усиливают гипнотическое действие ритмического повторения стволов. Возникает
ощущение, что ты ступаешь по клавишам: ритм света и тени и музыка струящейся
воды. В архитектурном отношении парк невозможно отнести ни к ландшафтному, ни к
регулярному стилю. С одной стороны, в нем постоянно ощущается заботливое
присутствие садовника, с другой – вся растительность живет в нем в согласии с
законами природы. Эта естественность вытекает из истории баден-баденовского
парка"10. Специфика художественного творчества, импульсом для которой
становится неповторимая природная архитектоника баден-баденского Места,
раскрывается во фрагментах "Художники" (гл. 9) и "Баден-баденские художники
сегодня" (гл. 10). Эстетическая свобода и фантазия, стремление открывать целый
мир в самом малом и неприметном, тотальная диффузия искусства и жизни,
баден-баденский чудак – художник Ганс-Йоахим Тегельбекерс – "Блаженный, без
которого не стоит село" (выражение авторов) – вот кусочки мозаики местной
культурной уникальности, описываемые Пазухиным и Жаворонковой с огромной
человеческой теплотой.
Завершающее место в нашем тексте, но, несомненно, не
в размышлениях над книгой (они, как и любое интеллектуальное действие, могут
продолжаться долго, если не бесконечно) отведено двум моментам. Во-первых, из
намеченного рубежного исследовательского "фона" выделим концептуальные
предложения Т.П. Фокиной. Ее исходная позиция примечательна призывом к
междисциплинарному изучению культурно-символической идентичности города. Она
учитывает новые черты современных гуманитарных практик и предлагает, пользуясь
концептом культурно-символического пространства, свою модель изучения его
метафизических измерений, включающую основные культурные матрицы, на основе
которых происходит идентификация и самоидентификация города. Таковых матриц у
саратовской исследовательницы 10. Среди них город-место, город-имя, город-тело,
город-текст, культурные символы пути города, миф города, символические личности
города, Саратов и околица, город-организация, постмодернизм в Саратове11.
Из этих матриц особая роль в постижении образа города, на наш взгляд,
принадлежит мифу города.
И в этом отношении примечательно, что книга "Будем
делать Баден-Баден!", по сути вся посвященная творению мифа, имеет еще и
специальный фрагмент под названием "Миф Баден-Баден"12. Авторы
раскрывают в нем образ города, созданный представителем французского романтизма
первой половины XIX в. писателем Жераром де Нарвалем, который определил
Баден-Баден как город – "мистический фантом, нечто вымышленное и искусственное".
Для авторов в таком образе вновь узнается аналогия с Петербургом, причем не с
реальным городом, а его видением у Ф.М. Достоевского: "город-фантом – завеса,
прикрывающая разверзающуюся позади нее кромешную бездну".
Во-вторых, настал черед возвратиться к предисловию
Манфреда Зенера. Оно названо "Миф Баден-Баден". Издатель выделил несколько
особенностей необычного исследования, подчеркнул, что книга "Будем делать
Баден-Баден" – явление во многих отношениях уникальное. Подтверждение тому он
увидел в приеме неожиданных и в то же время убедительных параллелей между
Баден-Баденом, бывшим когда-то местом
общения европейской культурной элиты, и Петербургом – городом, по праву
считающимся одним из важнейших культурных центров не только России, но и Европы
в целом. По богатству и разнообразию содержащегося в книге материала она, по
мнению М. Зенера, вполне заслуживает названия "энциклопедии баден-баденской
жизни". Наконец, отличительное свойство, и для М. Зенера в нем-то и содержится
самое главное достоинство книги, "она… ужасно веселая". В таком "делании" образа
Баден-Бадена реализуется вновь изобретенный авторами метод "смехового анализа".
В итоге, как считает М. Зенер, Е. Пазухин и Е. Жаворонкова достигают
результатов, о которых и мечтать не могла традиционная культурология. Особенно
ярко, на его взгляд, это проявилось в обосновании схожести Баден-Бадена и
Петербурга. В подтверждении он приводит цитату из текста книги: "В щель между
твердынями "Петер" и "Бург" хлещут невские "Воды" – по-немецки "Баден", грозящие
смыть немецкий же "Бург". Так почти без всякого лингвистического насилия город
обращается в "Петер-Баден" – "Петро-воды", которые символически поглощают город,
обретая постепенно тяжесть камня и крепость града. Так возникает "Водо-Град" –
"Баден-Бург". В результате сращения идентичных лексических органов образуется
вербальный монстр, четырехщупальчатый спрут – "Петер-Баден-Баден-Бург" –
Воды-Воды, втиснутые между Камнями-Камнями: Так и живут два града в неразделимой
разобщенности, две бездны, немо друг друга призывающие и глухо друг другу
внимающие: Петер-Бург, низвергающийся в Баден-Баден, Баден-Баден, струящийся к
Петер-Бургу, – невские воды, затопляющие рейнскую долину, Оос, впадающий в
Финский залив"13.
Попытаемся
сопоставить отмеченные выше особенности интеллектуальной рефлексии современных
российских авторов, выбравших междисциплинарный подход к феномену города как
уникального места, и модель, предложенную в книге "Будем делать Баден-Баден".
Признаки близости напрашиваются при прочтении трех первых глав. Первая глава под
названием "Из истоков" открывается фрагментом "Душа Баден-Бадена", в котором
приводится жизнеописание писателя Рейнгольда Шнейдера (1903–1958), ставшего для
авторов книги "своего рода символом Баден-Бадена" и взятого ими на "роль
Виргилия". Из поэтического творчества Р. Шнейдера воспринимают и истолковывают
авторы истоки, суть и дух города как "живоносного источника, воплощенной
витальности", предстающей в то же время в захватывающем дух парении между двумя
безднами. "Ад и рай, пронизывая друг друга, вызывают в нашей душе чувство
неизъяснимого наслаждения, придают особую остроту переживанию бытия".
Однако, на наш взгляд, не только этот своеобразный
"диалог Духа города и душ оказавшихся в нем обитателей" примечателен в начальном
посыле. Важна закладываемая уже здесь неразрывная связь-оппозиция Баден-Бадена и
Петербурга, что закреплено в названии первого фрагмента второй главы
"Города-обратимы". Авторы так истолковывают этот феномен "двойничества":
загадочное сходство-различие, слияние-двоение, делающее эти города
несовмещаемо-неразделимой структурной парой14. Отсюда может
протянуться нить дальнейших культурологических изысканий и на российской почве,
сравнений с "городами Петра Великого", в частности с Омском, также испытавшим
немало искусов, в т. ч. испытание "столичностью".
Представившаяся
неожиданная возможность поразмыслить над процессом "делания" образа/культурного
мифа о Баден-Бадене как символическом для мировой истории городе
подтвердила наши представления об особенностях современного интеллектуального
пространства. Происходящие познавательные повороты создают в нем атмосферу
напряженных и безграничных по географии исследовательских поисков уникальных
образов "Мест" бытия человека и рождают многообразие исследовательских практик.
Знакомство с авторскими моделями способствует складыванию нового проблемного
поля, утверждению диалога научных подходов. Книга Е. Пазухина и Е. Жаворонковой,
помимо ее энциклопедического статуса для "тамошних" читателей, воспринимается
еще и как написанная "здесь" и "для нас".
Несмотря на то что авторы оценили себя как "литераторов, играющих в буквы",
содержание книги, на наш взгляд, не исчерпывается собственно текстом, оно
наполнено той одухотворенностью ума и чувства, которая осуществляет вечное "дление
культуры" и соединяет в неких реальных или виртуальных "культурных гнездах"
разрываемую обстоятельствами истории "ткань" культуры. Именно поэтому по
прочтении книги можно согласиться с завершающим утверждением авторов, что "у
каждого Баден-Баден свой, и каждый делает его по-своему". Это открывает
перспективы для любого исследователя, желающего делать "свой Баден-Баден" в
своем неповторимом "Месте".
_________________________
1
Deutsch-Russische Sonntagszeitung. Немецко-русская воскресная газета. – 2006. –
29 янв.
2 Пазухин
Е., Жаворонкова Е. Будем делать Баден-Баден! Бытие культурного мифа. –
Rendezvous Verlag Baden-Baden, 2003.
3 Пазухин
Е., Жаворонкова Е. Будем делать Баден-Баден! – С. 121.
4
Немчинов В.М. Метафизика города // Город
как социокультурное явление исторического процесса. Сб. ст. – М., 1995. – С.
238.
5 Там же.
6 Пазухин
Е., Жаворонкова Е. Будем делать Баден-Баден! – С. 90–91.
7 Силкина
Л.В. Пространство города как сосредоточие материальных и духовных ценностей
цивилизации // Пространственность развития и метафизика Саратова. – Саратов,
2001. – С. 75.
8 Чирков
В.Ф. Дом: в локусе бытия. Изд. 2-е, испр. – Омск, 2006. – С. 126–131.
9 Пазухин
Е., Жаворонкова Е. Будем делать Баден-Баден! – С. 63.
10 Там же.
– С. 200.
11 Фокина
Т.П. Метафизические измерения культурно-символического пространства Саратова //
Пространственность развития и метафизика Саратова. – Саратов, 2001. – С. 58.
12 Пазухин
Е., Жаворонкова Е. Будем делать Баден-Баден! – С. 228–229.
13 Там же.
– С. 10.
14 Там же.
– С. 37.
Назад ||
Главная ||
Карта сайта |
