Е.Н. Туманик

Новосибирск, Институт истории Сибирского отделения РАН

Омск начала 1830-х годов: культурно-просветительская миссия Я.Х. Сероцинского

Ксендз Ян Хенрик Сероцинский – одна из самых трагических фигур в истории польской ссылки в Сибири. Шляхтич Киевской губернии, он окончил Главную семинарию при Виленском университете, защитив магистерскую диссертацию по теологии. После принятия священнического сана о. Сероцинский поступил в Овручский базилианский монастырь Виленской губернии и через самое короткое время, в 1829 г., занял место приора. 17 мая 1831 г. Овруч был захвачен участниками польского национально-освободительного восстания 1830–1831 гг. Как часто бывает при подобных обстоятельствах, будучи принужден вместе с другими жителями Овруча пассивно подчиниться новым "хозяевам" города, после изгнания повстанческих отрядов о. Сероцинский подвергся несправедливому наказанию только за то, что носил польскую фамилию и происходил из шляхты¹. Он был лишен священнического сана, дворянства и сослан в военную службу в Омск рядовым Сибирского казачьего линейного батальона. О роковом переломе своей судьбы Я. Сероцинский с некоторым философским недоумением писал так: "Я – ксендз, велено иметь мундир…"². А между тем на попечении ссыльного на Украине осталась одинокая мать.

В Омске Я. Сероцинского, учитывая его разностороннюю образованность, назначили учителем географии в казачье училище. С конца марта 1833 г. он принял на себя дополнительные обязанности преподавателя французского языка, практически все силы и время добросовестно отдавая службе. Вот как о. Сероцинский описывал свои будни: "…Втрое затруднен – каждый день по лекции в вечер и два дни поутру… 11-го [апреля]. Две лекции географии в школе… поутру и одна после обеда французская…"³.

Сероцинский был вторично арестован 12 июня 1833 г. по подозрению участия в "Омском деле" – заговоре польских ссыльных. По нашему мнению, дело, основанное на ложных слухах и доносах, было умело сфабриковано властями. Чего только стоит тот факт, что одним из доказательств вины Сероцинского стал его дневник, основным содержанием которого, помимо описаний повседневной жизни в Омске, была горячая любовь к родине. На самом деле, единственная "вина" Сероцинского заключалась в том, что он был горячим патриотом своего Отечества. При производстве следствия понятие пропаганды польской культуры и языка было подменено понятием пропаганды революционной национально-освободительной борьбы. Именно за свой патриотизм Я. Сероцинский был признан виновным 1-й категории и приговорен к смертной казни, замененной шестикратным прогоном сквозь строй шпицрутенов. Не выдержав тяжкого наказания, он умер во время экзекуции в Омской крепости при исполнении приговора от 2 марта 1837 г.

Дневник Я.Х. Сероцинского в 1832–1833 гг., сохранившийся в материалах "Омского дела", является уникальным источником по истории культурной жизни Омска, в частности, он дает яркое представление о степени воздействия польской культуры и польской диаспоры на местное образованное общество, а также об обратной связи – как отклике – живом интересе горожан к полякам и их культурному миру. Не удивительно, что в таких благоприятных условиях буквально с первых дней пребывания в Омске о. Сероцинский стал рассматривать свое изгнание как культурно-просветительскую миссию. К тому же, его священнический сан, пусть и формально отнятый властями, сам по себе располагал к долгу миссионерства. Дневник Я. Сероцинского известен исследователям польской ссылки как в России (исследования Б.С. Шостаковича и А.С. Нагаева), так и за рубежом (труды В. Сливовской, Польша) прежде всего как источник по истории национально-освободительного движения. Для публикаций польских историков последних лет характерен более широкий взгляд на документ, что, конечно же, расширяет источниковую базу исследований по истории сибирского города начала XIX в. Через весь дневник Сероцинского проходят три главные линии. Это живой и деятельный интерес к Сибири, горячая и всепоглощающая любовь к своему Отечеству и культурно-просветительская миссия, стимулом для которой, в свою очередь, явилось патриотическое чувство.

Ян Сероцинский прожил в Омске чуть более полугода, но даже столь короткое время оказалось для него вполне достаточным, чтобы внести свой посильный вклад в процесс формирования культурной среды города. Это был активный, образованный, любознательный и очень деятельный человек. Выбитый из колеи прошлой жизни и прежних занятий, оторванный от родины и попавший в совершенно иную для себя обстановку, он тем не менее нашел приложение своим знаниям и творческим силам и пути для воплощения в жизнь патриотических убеждений. Важно, что Я. Сероцинский рассматривал себя как представителя польской культуры и считал своим долгом приобщение местного общества к ее ценностям, что само по себе очень важно в полиэтническом пространстве, каковым всегда являлась Сибирь. 23 ноября 1832 г., будучи впервые приглашен к обеду в дом начальника училища полковника Черкасова, Сероцинский стал объектом всеобщего внимания: "…За столом услышали от меня гармонию нашего языка, которая оживила в гостях чувства народные и привила вкус в целом собрании, …один спрашивает об обычаях, другая просит о песне, загремело в домах, загремело в городе, …обрадовалась душа моя, и, будучи восхищен народною гордостию, я был вне себя от радости, я воображал, что составляю какой-нибудь свет, которого лучи летят отражаться… Народная моя гордость равнялась восходящему солнцу, день сей сделался для меня днем победы и вознесения"⁴.

Впоследствии Сероцинский, помимо семейства Черкасова, стал желанным гостем во многих домах высшего общества Омска – у городничего, жена которого была полька, у вице-губернатора Ф.П. Маркевича и др. Светская жизнь Омска была достаточно оживленной – в дневнике Я. Сероцинского постоянно упоминаются собрания, обеды, вечера, где он фигурирует как приглашенный среди множества гостей. Более узкий круг общения Сероцинского, частично пересекавшийся с высшим обществом Омска, – польская диаспора. Это были ссыльные за участие в восстании 1830–1831 гг. и национально-освободительном движении, а также поляки, осевшие в Сибири еще ранее и приобретшие определенный социальный статус, близкий положению мещан. Если к первым высшее омское общество относилось с большим вниманием, принимало их в свой круг, как и Сероцинского, с удовольствием общалось с ними как с равными и считалось с их интересами, то вторая категория поляков по неформальному статусу стояла гораздо ниже. Тем не менее все без исключения поляки, волею судьбы оказавшиеся в Сибири, ощущали себя совершенно равными друг другу. Это относилось и к полякам – представителям чиновного мира Омска, не отделявшим себя от сообщества земляков. И нередко, к примеру, после вечера у вице-губернатора компания соотечественников отправлялась навестить поляка, жившего скромно и уединенно. Так, Я. Сероцинский упоминает о своих посещениях ссыльных "после 1812 г." Яницкого и Квятковского, обзаведшихся в Омске семействами и собственными домами, о пребывании в гостях на хуторе у доктора Сервидовича⁵.

Особое общество составляли учителя казачьего училища – сослуживцы Сероцинского. Они запросто навещали ссыльных поляков на их квартирах, и разговоры велись в основном на интересовавшую всех общую тему, модную тогда в образованном обществе, – о воспитании и просвещении народа. Таким приятелем и собеседником из числа учителей был для Я. Сероцинского его коллега Лукин.

Своеобразием общественной жизни Омска, к чему поляки проявляли искренний и живой интерес, была возможность знакомства и установления дружеских отношений с представителями казахской знати. В январе 1833 г. Сероцинский познакомился со старшим казахским султаном подполковником Турсуном Чингисовым и его свитой и несколько раз, заинтересованный незнакомой восточной культурой, с ними дружески встречался. Чуть позже Я. Сероцинский подружился с молодым султаном Ч. Валихановым, приехавшим в Омск учиться⁶. Любознательный и открытый для межкультурного общения, Ян Сероцинский проявлял огромный интерес к этнографии, а также географии и природе Сибири, чему посвящены многие ценнейшие наблюдения и заметки дневника (к этой теме часто обращаются польские историки)⁷. Чтобы лучше узнать край, Я. Сероцинский начал серьезно учиться татарскому языку.

Своей главной миссией в Сибири Ян Сероцинский стал считать просветительскую, тем более что испытывал живой интерес к проблемам народного образования и даже, судя по страницам дневника, публично обсуждал эти темы в местном обществе. Находясь в положении ссыльного, Сероцинский тем не менее находил способы и для благотворительности – так, например, он помог бедной вдове А. Курзиной из Тобольска определить в казачье училище ее единственного сына⁸.

Помимо службы Сероцинский давал частные уроки польского языка для детей городской верхушки, в общей сложности у него было около пяти учеников, в т. ч. сын и дочь начальника училища Черкасова. Сам полковник Черкасов так объяснял причины своего желания учить детей польскому: "…Полезно знать язык того народа, который сопределен с Отечеством нашим и принадлежит российскому престолу"⁹. Наибольшей систематичностью отличались занятия с дочерью вице-губернатора полковника Ф.П. Маркевича "маленькой Эле". Нет необходимости подчеркивать, что эти уроки носили широкий нацонально-просветительский характер. Я. Сероцинский по мере сил старался формировать и круг чтения своих учеников. "Дабы приохотить к польскому языку" одну из своих учениц, Екатерину Черкасову, он подарил ей на именины "единственную, какую имел" "божественную книжку" – "Золотой алтарь". Заметив интерес общества к польской музыке, Я. Сероцинский стал давать и музыкальные уроки, а также всегда живо откликался на просьбы исполнить ту или иную народную песню. Это, надо полагать, тоже было достаточно серьезным фактором воздействия на местную культуру¹⁰.

Польская диаспора занимала значительное место в культурной и светской жизни Омска. Поляки, как ссыльные, так и попавшие в Сибирь по собственной воле, были интересны городскому бомонду. Их культурные приоритеты не только уважались. Открытые к культурному общению и взаимодействию жители Омска активно приобщались к польской культуре. Таким образом, она становилась одной из составляющих культурной жизни города, формировала ее общее направление. Именно в этом значительном "полонийном" факторе и заключается одна из характерных черт культуры Омска начала 1830-х гг.

_________________________

1 Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА). Ф. 801. Оп. 64/5. Св. 5. Д. 5. Ч. 9. Л. 169–169 об.

2 Там же. Ч. 8. Л. 99 об.

3 Там же. Л. 102 об.

4 Там же. Л. 98.

5 Там же. Л. 98 об. – 99.

6 Там же. Л. 99 об., 102.

7 См., напр.: W. Śliwowska. Z pism księdza Jana Sierocińsiego // Przegląd Wschodni. – 1991. – T. 1. – Z. 1.

8 РГВИА. Ф. 801. Оп. 64/5. Св. 5. Д. 5. Ч. 8. Л. 100.

9 Там же. Ч. 9. Л. 236.

10 Там же. Л. 98, 99 об. – 100.

Назад || Главная || Карта сайта