В.Г. Рыженко

На главную страницу| Библиографический указатель книг и статей| Библиотека| Хроника культурной жизни Западной Сибири в 19-20 веках | Фотоархив | Об авторах| Новости| Партнеры проекта| Гостевая книга|

В.Г. Рыженко ОСОБЕННОСТИ ИЗУЧЕНИЯ КУЛЬТУРЫ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ СИБИРСКИМИ ИССЛЕДОВАТЕЛЯМИ В КОНЦЕ XX – НАЧАЛЕ XXI ВВ.
© Рыженко В.Г., 2003 //Культурологичекие исследования в Сибири. 2003. № 3 (11). С. 45-54. За последние два десятилетия XX в. история культуры как отдельное направление в российской историографии приобрело особые темпы и признаки развития. Определяющим признаком является, в первую очередь, внутреннее структурирование исследований в виде трех основных блоков: теоретико-методологического, конкретно-исторического и научно-практического, связанного с образовательными программами. Другой важный признак - это упрочение за 1980-1990-е гг. представления о культуре как сложном объемном и многослойном объекте, требующем междисциплинарного и межотраслевого изучения и конструирования рабочих моделей, позволяющих рассматривать сложные объекты многофокусно. Оба отмеченных свидетельства новизны исследовательской ситуации можно наблюдать на примере трудов И.В. Кондакова1. Подчеркнем, что для них, как и для других работ, относящихся к указанным блокам, присуще внимание к проблемам личностного начала в социокультурных процессах, вклада и роли особых групп в механизмах развития и придании устойчивости российской культуре. Среди таких групп приоритетным вниманием ученых по-прежнему пользуется интеллигенция. Тем самым изучение культуры России тесно сопрягается с интеллигентоведением и некоторыми другими новыми областями гуманитарного знания. В 1990-е гг. именно последнее обстоятельство становится важным фактором, стимулирующим переход изучения культуры России в иное качество. Наблюдается усиление ряда новых областей научного знания, требующих выработки междисциплинарных подходов, и в частности, начинает обособляться региональная история, в которой также усиливается внимание к культуре региона, к выявлению ее потенциала и образов (реального и символического). Примечательно, что в специальных исследованиях современных экономистов, разрабатывающих стратегические планы развития регионов, уже ощущается необходимость востребования историко-культурных знаний для выяснения особенностей и уникальных черт того или иного региона. Хотя одновременно потенциал регионов, его ресурсная компонента все еще сводятся к производственной инфраструктуре, к той модели развития региона, которая закладывалась в Центре (имперском, советском, постсоветском). В настоящее время начинает востребоваться и современный интеллектуальный потенциал регионов, привлекаемый, в частности, для разработки стратегических планов развития городов-центров того или иного региона. Одновременно возник спрос на новую категорию специалистов – регионоведов, ориентированных на внутренние потребности регионов России. И в том, и в другом случаях очевидно, что междисциплинарный анализ региональных особенностей складывания культурного потенциала и деятельности местной интеллигенции по обустройству своего региона и его результаты приобретают дополнительную остроту и практическую область для внедрения. Отмеченное выше актуализирует постановку заявленной темы в двух направлениях: в историографическом (в точном соответствии с предложенной ее формулировкой) и в теоретико-методологическом. В последнем случае мы имеем в виду ситуацию поиска возможных исследовательских моделей, соответствующих принципиальным переменам в современном гуманитарном знании и в интеллектуальном пространстве открытого общества. Ниже предлагается вариант рассмотрения темы на материалах Сибири и с учетом особенностей десятилетней исследовательской деятельности ученых Сибирского филиала Российского института культурологии. Сам факт появления филиала трактуется нами как принципиальный организующий фактор в обеспечении коммуникативных связей между региональным и российским интеллектуальными пространствами. Кроме того, создание в СФ РИК секторов динамики локальных культурно-исторических процессов и проблем урбанизации и культуры городов можно рассматривать как факт, свидетельствующий о действии внутренних закономерностей и тенденций развития научного знания в ситуации перехода от унифицированных структур с главенством столичных учреждений к различным формам региональных объединений. Указанные процессы изменений в отечественном гуманитарном знании нашли отражение и в издании с 1993 г. журнала «Регионология». Его разделы включают теоретические аспекты региональных проблем, блок практической информации, преимущественно правового характера, а также, в равной пропорции с другими, в нем выделяются рубрики «Региональная историография» и «Провинциальная культура» (Курсив наш – В.Р.). Тем самым проблемное поле и потребности регионоведения смыкаются с интересами исторической науки, теории и истории культуры, культурологии, ряда социальных наук. Недавно появились и монографические исследования с особым акцентом на роль локальных сообществ и их деятелей в развитии регионов России2. В свою очередь это заставило перейти к «переоснащению» профессионального инструментария тех историков культуры, для которых культурологическая парадигма становится определяющей. Под «переоснащением» имеется в виду не отказ от арсенала методов и методик, накопленных в отечественных историко-культурных опытах, а обогащение исследовательского инструментария в результате осмысления научно-исследовательских практик смежных областей гуманитарного знания. Начало действиям в этом направлении было положено еще в 1980-е гг. в связи с проникновением в гуманитарные науки идей системного подхода. Внедрение их в теорию и историю культуры происходило сложно, на историографическом уровне оно освещено пока фрагментарно, но уже можно говорить о вкладе «провинциальных» коллективов (свердловская и новосибирская школы). Параллельно развивались столичные исследования, для которых было характерно обращение к смежным наукам не только гуманитарного профиля. Это наглядно демонстрировала деятельность московского НИИ культурологии во второй половине 1980-х гг., в которой уже тогда в качестве особого направления обозначилось изучение культурного потенциала городов в контексте теории и истории градостроительства и проблем, связанных с сохранением культурного наследия. Позже в 1990-е гг. на основе этих разработок возродился и упрочился интерес к одной из ключевых культурологических категорий – к категории «Места» и к региональным аспектам истории памятнико-охранительной деятельности. Рассматривая один из вариантов анализа культуры и интеллигенции России в пространстве «времени и места» на примере ситуации последних примерно десяти лет в сибирском регионе, мы, несомненно, учитываем, что в предшествующий период была накоплена определенная историографическая база. Она создавалась преимущественно усилиями новосибирской группы социальных культурологов и историков культуры. Инициатором многих исследовательских начинаний являлся сектор культурного строительства Института истории СО РАН во главе с В.Л. Соскиным3. Благодаря их деятельности со второй половины 1980-х гг. началось обращение к историческому измерению культурного потенциала региона в XX веке с выделением в качестве ключевых параметров научно-образовательного, художественного и нравственно-этического (идеалы, ценности) блоков. Естественно, что при этом активизировались исследования сибирской интеллигенции, составлявшей основу кадрового ядра работников соответствующих блоков. Системный подход к культуре и интеллигенции Сибири стал важным этапом в подготовке дальнейших исследований, которые осуществлялись уже в менявшейся историографической ситуации 1990-х гг. Значительное место в региональных поисках заняли новые работы В.Л. Соскина, которые мы обозначаем условно как «цикл 90-х гг.»4. В них признанный лидер сибирских историков советской культуры подверг критическому анализу собственные труды и одновременно заявил о праве исследователя на принципиальный поворот в своем творчестве. Особенностями его работ стали обязательные историографические и методологические фрагменты, в которых ученый обращается к «болевым точкам» современной историографии советской культуры и культуры советского общества, расширяет объект исследования до истории культуры России. Приветствуя появление иных парадигм исследования отечественной культуры, В.Л. Соскин остается верен принципам макроанализа и социальному подходу к изучению культуры, о чем свидетельствует продолжение серии его публикаций, посвященных культуре и личности в контексте советской истории5. Обращение ученого к общероссийскому материалу можно было бы считать определенным дистанцированием от проблематики и поисков, характерных для современных сибирских историко-культурных исследований, если бы последние представляли собой нечто целостное. Напротив, следует, на наш взгляд, оценивать общую ситуацию в историографии культуры и интеллигенции Сибири как мозаичную, состоящую пока из отдельных фрагментов, еще не сложившихся в общий четкий рисунок. И с этой точки зрения вклад В.Л. Соскина состоит в отстаивании важности сохранения в этом рисунке социальной истории культуры, в том числе истории советской культуры как ее органической части. Контуры других фрагментов и направлений изучения культуры и интеллигенции России в сибирском регионе в большей степени, чем в социальной модели отразили общие перемены в исторической науке. Признаками новизны в изучении отечественной культуры и в центре, и в регионах уже к середине 1990-х гг. становятся расширение и усложнение проблемного поля, отход от мононаучной парадигмы «социального проекта», обособление отдельных научных направлений, бывших ранее ответвлениями проблемной историографии и одновременное усиление потребности в междисциплинарном изучении сложных объектов. Тогда же результатами деятельности нестоличных исследовательских центров (Иваново, Екатеринбург) свой самостоятельный статус стремилось доказать «интеллигентоведение». Самостоятельной областью стало изучение культуры российской провинции (здесь инициатива принадлежала московским историкам и культурологам). Поворотным моментом в организации изучения отечественной культуры можно считать инициативы сотрудников Российского института культурологии. Они объединились с историками, специалистами в области археографии, источниковедения и краеведения. Образовавшийся коллектив единомышленников взял на себя координацию деятельности исследователей разных регионов России и предложил в качестве особого объекта научного анализа провинциальную культуру. Предлагаемые подходы и структура нового проблемного поля были обозначены в первом специальном сборнике статей6. На протяжении 1990-х гг. по инициативе коллектива регулярно проводились тематические всероссийские конференции в различных провинциальных городах Европейской части России (Пензе, Костроме, Калуге). Внешне похожее начинание родилось и в Сибири. Однако оно было ориентировано на междисциплинарное обсуждение проблем теории и истории культуры и интеллигенции России, включая в качестве опоры для научной рефлексии материалы проблемно-тематических выставок музейных и архивных коллекций. С 1993 г. было проведено четыре таких конференции в Омске7. Три из них получили поддержку Российского фонда фундаментальных исследований. В 2003 г. состоится пятая конференция, получившая поддержку Российского гуманитарного научного фонда и Министерства культуры РФ. Примечательно, что предпринятые в 1990-е гг. такими неформальными коллективами усилия оказались эффективными не только по внешней новизне мероприятий и «конечному продукту». (В последнем отношении для историков культуры России и культурологов большим подспорьем в определении перспектив исследовательской работы на местах являются, прежде всего, многочисленные монографические труды сотрудников РИК по отдельным проблемам теории и истории культуры, сохранения культурного наследия, сборники научных статей по теории и истории музейного дела, наконец, недавнее появление «Музейной энциклопедии»). Еще более существенным следует считать участие столичных ученых в налаживании коммуникативных связей, разорванных при распаде прежней государственной системы обмена информацией и научной продукцией. Степень и вклад Российского института культурологии в этот процесс еще предстоит непредвзято определить будущим историографам и науковедам. Однако уже очевидно, что создание филиалов РИК в провинции (в данном случае имеется в виду Сибирский филиал РИК, 1993 г.) предоставило возможности вести анализ истории культуры российской провинции не только на материалах Европейской России, но и включить в общее исследовательское поле процессы, происходившие на территории Азиатской России. Таким образом, в 1990-е гг. действительно происходил принципиальный поворот к качественно иному этапу исследования историко-культурной проблематики. «Экстенсивность», измеряемая количеством проведенных научных форумов и опубликованных трудов, является лишь одним из его признаков, причем не основным. Ведущей тенденцией становится изменение подходов и содержания исследований, проводимых на локальном и региональном уровнях. Приоритеты в научных поисках историков культуры переместились от эмпирического накопления информации в традициях «отраслевой» историографии к определению возможных междисциплинарных моделей. Это соответствовало новой ситуации в международной практике гуманитарных исследований и принципиальным изменениям внутри отечественной исторической науки8. Они проявились помимо уже отмеченного отказа от мононаучной парадигмы в переходе к вариативному выбору методов и методик, в востребовании «забытого» наследия, в становлении и укреплении новых направлений и областей гуманитарного знания. На изменение в подходах к изучению культуры российской провинции оказали прямое воздействие «новая культурная история», историческая антропология, историческая регионалистика, интеллигентоведение, интеллектуальная история. Отсюда следует, что при попытках обобщить результаты изучения культуры российской провинции на материале отдельных территорий, необходимо учитывать, как они соотносятся с обозначенными новациями. Для нас наиболее важным результатом менявшихся подходов к изучению культуры России является утверждение дополнительного (территориально-пространственного) измерения в складывавшемся новом проблемном поле историко-культурных исследований. (Курсив наш – В.Р.). В этом отношении существенное значение оказала книга Ю.А. Веденина «Очерки по географии искусства»9. Возвращение полноправного статуса локальным культурно-историческим опытам, в том числе творческое переосмысление и апробация их принципов применительно к изучению истории культуры России в XX в. следует расценивать как явный отличительный признак для сибирской историографии. Анализ социокультурного потенциала регионов в условиях крайне динамичных социально-политических, экономических и духовных процессов XX в. представляется наиболее перспективным с помощью междисциплинарных моделей, сочетающих микро- и макрометодологии. Изначально в проблематике истории культуры российской провинции среди главных направлений обособляется теория и история музейного дела в провинции, вопрос о роли музеев и культурного наследия для местного сообщества. И в этом отношении нельзя не отметить появление первого в отечественной историографии исследования, анализирующего региональное культурное наследие на материале одного из «месторазвитий» российской культуры в целом и ее отдельных «культурных гнезд». Речь идет о монографии Э.А. Шулеповой10. В сибирской историографии культуры и интеллигенции музейную тему развивала во второй половине 1990-х гг. О.Н Труевцева. Ее монографии, посвященные истории общественных и муниципальных музеев Сибири (Барнаул, 1998) и изучению государственных историко-краеведческих музеев Сибири во второй половине XX века с помощью структурно-функционального анализа (Барнаул, 2000), представили первую обобщающую характеристику эволюции музеев региона - этого важнейшего инфраструктурного элемента региональной и местной культуры. Эта линия оказалась притягательной и созвучной поискам других сибирских исследователей и на протяжении 1990-х гг. она тесно соединяется с историей краеведения и изучением деятельности местных подвижников культуры. Активную работу в этом отношении осуществляли все крупные историко-краеведческие музеи региона, становясь при этом координационными и методическими центрами для районных и городских музеев своего профиля. О новизне в изучении культуры сибирской провинции свидетельствует появление в 1990-е гг. разнообразных периодических изданий музеев, сборников их трудов, материалов научных и научно-практических конференций. Среди последних немало юбилейных изданий. Характеристику этой деятельности мы уже попытались представить в 1998 г.11 Форму, наиболее близкую к культурологическим опытам, приняла в этом отношении деятельность коллектива Омского государственного историко-краеведческого музея, ставшего инициатором проведения специальных конференций по проблемам теории и истории музейного дела и охраны памятников истории и культуры. Из новейших трудов музея выделяется своей фундаментальностью и представительностью информации по истории местной культуры книга «Старый Омск. Иллюстрированная хроника событий»12. Во второй половине рассматриваемого десятилетия резко возрастает научно-исследовательская работа в художественных музеях Сибири, что также нашло выражение в специальных изданиях. Здесь на первый план выходит изучение художественной жизни отдельных городов региона, имеющихся коллекций как части регионального культурного наследия. И в этом отношении вновь сказывается влияние коммуникативных и организационных факторов, в том числе активной координирующей роли Сибирского филиала РИК. Особую активность в изучении культуры сибирской провинции проявляет Омский областной музей изобразительных искусств имени М.А. Врубеля, внесший еще один элемент исследовательской новизны в ситуацию 1990-х гг. – проведение ежегодной региональной музейной конференции «Декабрьские диалоги». Другой музей – «Искусство Омска» по инициативе его создателя В.Ф. Чиркова стал ядром для проведения научно-теоретических выставок-симпозиумов и искусствоведческих чтений культурологического профиля, единственных в сибирском регионе. Уже состоялось четыре междисциплинарные встречи и выпущены сборники материалов чтений. Одновременно в отдельных городах Сибири можно наблюдать разные формы объединения сил ученых и научно-педагогических кадров, музейных, архивных работников вокруг проблемы «культура российской провинции в ее местных вариантах». Изучаются проблемы теории и истории культуры, локализованной пространственно и рассматриваемой в своеобразии ее конкретно-исторической динамики. При этом хронология изучаемых процессов расширяется вплоть до охвата всего XX века. Максимальной степени консолидация исследовательских сил вокруг общего сложного объекта достигает в Омске. Одним из стимулирующих факторов можно признать наличие здесь нескольких научных подразделений гуманитарного профиля, среди которых и Сибирский филиал Российского института культурологии. На первый план омскими исследователями выносится выяснение конкретно-исторических возможностей действия принципа самоорганизации культуры и конструирования современных «областных культурных гнезд» в виде неформальных объединений вокруг коллективов, разделяющих идеи открытого общества, сосуществования разных моделей изучения общего объекта – культуры в ее локальном и региональном виде. Другая новая линия в опытах изучения культуры сибирской провинции и культурного потенциала этого специфического региона в условиях XX в. связана с изучением проблемы трансформаций культурного потенциала региона и культурно-цивилизационного ландшафта его крупных городов-центров в условиях «экстремальных полос» истории XX века. Автор разрабатывает ее совместно с В.Ш. Назимовой. Вопрос о структуре научной компоненты культурного пространства региона, и ее опорных ячейках входит в проблематику общей исследовательской программы по изучению провинциальных социокультурных сообществ, руководимой В.П. Корзун. Проблемами формирования социокультурного облика городов Среднего Прииртышья в XIX – начале XX вв. занимается Д.А. Алисов. Таким образом, омские исследователи предлагают исходить из реального многообразия культуры российской провинции, ее поликультурного пространства, включает сюда советскую компоненту. При этом культура отдельных регионов предстает как многослойный и многомерный целый/единый объект, анализ которого перспективен именно в контексте динамического диалога его частей, в том числе национально-культурных и субкультурных аур. Объединение усилий «отраслевых» исследователей открывает возможности конструирования междисциплинарных моделей при опорном основании в виде пласта конкретно-исторической информации. Тем самым закладывается база для перехода к осмыслению историко-культурной проблематики в проблемном поле культурологических исследований, используя формы и методы межнаучного и внутриотраслевого сотрудничества. Приоритеты совместной деятельности сотрудников СФ РИК, ОмГУ, коллективов омских музеев и архивов включают рассмотрение тех процессов в культуре сибирского региона, которые связаны с модернизационной ломкой культурного пространства и определяют тенденции развития культуры в XX в. В частности, обращаясь к вопросу о преемственности родиноведческих научно-практических традиций и гражданских идеалов, мы рассматриваем сам феномен родиноведения (позже краеведения) как конструктивный элемент локального (местного, регионального) культурного пространства. Осуществляемый нами историко-сравнительный анализ культуры и интеллигенции региона на всем протяжении XX века в контексте динамики городского культурного пространства и интеллектуального ландшафта России (в координатах оппозиции «центр-провинция») позволил выявить опорные ячейки формирующейся инфраструктуры культурного пространства открытого типа с диалоговым принципом развития (в первую очередь, это социокультурные сообщества, постоянные и временные). Современный историк культуры не может обойти еще одно исследовательское направление, пытающееся стать самостоятельным – т.н. «интеллигентоведение». В изучении истории сибирской интеллигенции в 1990-е гг. можно выделить три линии. Одна из них - это традиционный социальный подход, который реализуется, например, в работах С.Д. Бортникова13, В.Н. Казарина14, Н.Я Артамоновой15, С.Г Сизова16. Другая линия также связана с социальной парадигмой и представлена в деятельности сотрудников сектора истории культуры Сибири Института истории СО РАН в рамках проекта «Интеллектуальный труд в первой половине XX в. (на материалах сибирского региона)». Это публикации сборников документов по проблеме «интеллигенция и власть» (1919 – конец 1920-х гг.), организация научных конференций, издание сборников статей. Третью линию условно обозначим как «историко-культуролого-городоведческую». Как нам представляется, именно она отражает процесс конструирования нового проблемного поля, наши поиски новых исследовательских моделей и форм работы. В частности, на наш взгляд, изучение истории регионов с «неустойчивым» типом развития (с высокой и противоречивой динамикой ресурсного потенциала, в том числе по критерию взаимотношений Центра и провинции) должно включать отдельный вопрос о специфическом социокультурном типе личностей, осваивавших регион и участвовавших в приращении его культурного (ресурсного) потенциала. Предлагается обозначить признаки этого типа представителей «активного меньшинства» через понятия «проектно-рефлексивный тип мышления» и «инновационный ресурс региона». Мы выделяем для историко-культурологического анализа региональных процессов ту часть наследия сибирской интеллигенции, которая может быть названа «инновационным ресурсом» (идеи, проекты, зафиксированные в статьях, реализованные полностью или частично, совсем не реализованные). Одновременно эта часть также является структурным элементом диалогового пространства, его потенцией к диалогу внешнего вида. Таким образом, осуществляется выход за рамки традиционных отраслевых и социальных моделей изучения культуры и интеллигенции. Происходит переход к анализу историко-культурных процессов XX века в культурно-антропологической парадигме с принципиальным ориентиром - самодеятельной личностью. О таком «культуро-творческом существе», создающим свое культурное пространство и именно в XX веке реализующим себя и строящим свои отношения с другими творцами на принципах осознанного диалога культур, писал в 1920-е гг. И.М. Гревс. Для нас иерархия исследовательских приоритетов идет от саморефлексирующего (в том числе и по поводу своей профессиональной деятельности, а не только о своем общественном предназначении) «штучного» интеллигента, а не от профессионального отряда (то есть не от « интеллигентской массы», внутри которой диалог уступает место корпоративным ценностям). Очевидно, что в приращении культуры и ресурсного инновационного потенциала региона в XX веке участвуют личности диалогового типа. Местом их появления и укрепления в культурном пространстве являются преимущественно крупные города. Для советской эпохи этот вывод не только сохраняется, но согласно нашим результатам еще более принципиален, поскольку в таких сложных для саморазвития личности условиях накопление диалоговой энергии происходило преимущественно на «штучном» уровне, а концентрировалась она внутри местных сообществ – ядер поликультурного пространства города. Там же рождались, воспроизводились (а прерванные восстанавливались) и транслировались идеалы и ценности культуры XX века как культуры диалога. Безусловно, советская идеология деформировала многие из них, официальные культурные приоритеты сознательно не востребовали предлагаемые инновации и проекты. Однако их конкретно-историческая реальность не подлежит сомнению, остается лишь проследить динамику этих трансформаций на всем протяжении советской эпохи. Такие исследования возможны при опоре на обозначенные методологические конструкции, адаптированные самими историками в соответствии со своей проблематикой и собственным инструментарием. Добавим существенное для нас – в этом междисциплинарном проблемном поле и в теоретико-методологическом основании категория «диалога культур» занимает одно из ключевых мест. Об этом свидетельствуют наши разработки 1990-х гг., близкие подходам столичных культурологов и историков, разрабатывающих теоретические модели генезиса и развития отечественной культуры, но, как нам представляется, упрощая видение такого феномена как советская культура и сводя его связи с предыдущими пластами только до прямолинейной зависимости от идеологической линии. Подводя некоторые предварительные итоги теоретико-методологических и исследовательских поисков 1990-х гг., характерных и для сибирского региона, можно констатировать их активизацию и переход к междисциплинарной стадии. К научным результатам, полученным за последнее десятилетие XX века, относятся: во-первых, накопление большого эмпирического материала на уровне отдельных регионов-«провинций», отражающего «толщину» местного культурного слоя. Это дает возможность уловить специфику культуры отдельных «провинций» (реальную и мифологизированную); во-вторых, осуществление первых попыток представить в сравнении культурный потенциал и своеобразие региональных сообществ. Некоторые из результатов уже опубликованы. Один из примеров – книга Г. Люхтерхандт, С. Рыженкова, А. Кузьмина «Политика и культура в российской провинции. Новгородская, Воронежская, Саратовская, Свердловская области»17. Здесь представлена одна из весьма перспективных моделей обобщения материала, накопленного при изучении отдельных локальных территорий и регионов-областей. Она может быть вполне применима к анализу ситуации и внутри сибирской провинции. Еще одно ценное для нас обстоятельство: исследователями вводится новое понятие для измерения локальных социокультурных процессов – «паттерн», и новый предмет исследования – региональное сообщество. Взятые широкие хронологические рамки способствуют установлению специфического места культуры и региональных традиций внутри паттернов. Особенности культуры каждого из регионов прослеживаются как произрастающие из исторических корней формирования местного сообщества, включая складывавшиеся отношения между провинцией и центром. Другой вариант теоретико-методологических подходов к выявлению особенностей истории культуры в Сибири, к определению соотношения локального, регионального и российского в ее развитии вплоть до современности был предложен на материале Западной Сибири В.Г. Рыженко, А.Г. Быковой в работе «Культура Западной Сибири: история и современность»18. В качестве возможной модели используется историко-культурологическая, с выделением роли местных и пришлых творцов культурного пространства региона, включая символические и знаковые его ориентиры. Одновременно была сделана попытка представить основные этапы процесса приращения «культурных слоев» регионального пространства, степень их зависимости от культурных потоков из центра. Третьим принципиальным результатом, полученным автором совместно с В.Ш. Назимовой, является определение в качестве наиболее перспективной модели современного историко-культурологического исследования анализ «местной» культуры как феномена Культуры Места. Рассмотрение динамики конкретно-исторического наполнения его содержания позволит отразить процесс насыщения конкретного пространства Места вещами культуры, сотворенными Личностями в том или ином конкретном Месте и несущими явные признаки данного Места – его образы, символы и знаки, позволяющие идентифицировать уникальность того или иного Места. В этом случае в исследовании культуры российской и сибирской провинции можно будет учесть достижения зарубежных и отечественных специалистов, активно разрабатывавших в 1990-е гг. проблемы семиотики пространства, в том числе на материале крупных российских городов. Вместе с тем представляется, что историк культуры может и должен перейти к анализу «текстов» локального культурно-цивилизационного ландшафта как совокупности реальной и «опоэтизированной» форм знаковой символики, выражаемых в соединении материализованных элементов современного городского ландшафта и продуктов художественного творчества представителей местного «активного меньшинства». К первому компоненту относится архитектура и дизайн городской среды, градостроительно-планировочные решения, закрепленные в сложившихся частях города и закрепленные в знаковых для общего «Духа Места» сооружениях и/или территориальных комплексах. Вторая группа объединяет визуальный ряд - фотографии и произведения изобразительного искусства, запечатлевшие город и его отдельные части на разных отрезках истории XX в. Сюда же примыкают соответствующие литературно-поэтические тексты. Обозначенные признаки расширения и интенсификации историко-культурных исследований в варианте одного, но весьма специфического региона России – Сибири - отражают общую направленность современных исследовательских поисков по изучению культуры российской провинции. Одновременно в них явно выделяются новые специфические черты, в частности, усложнение интеллектуального пространства региона, складывание в нем новых координирующих центров историко-культурных и культурологических исследований, обеспечивающих новые формы взаимоотношений столичной и провинциальной ветвей российской науки. ПРИМЕЧАНИЕ См.: Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры (теоретический очерк). М.: Наука, 1994; Его же. Введение в историю русской культуры. М.: Аспект-Пресс, 1997; Его же. Культура России. Русская культура: краткий очерк истории и теории. М.: Книжный дом «Университет», 1999). 2 См., например: Орешина М.А. Россия региональная: теоретико-методологические аспекты изучения/ Под ред. Г.И. Зверевой. М., 2000. 3 См.: Рыженко В.Г., Назимова В.Ш., Корзун В.П.] К 75-летию Варлена Львовича Соскина // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. №2. С.93-97. 4 См.: Соскин В.Л. Революция и культура (1917-1920). Историко-теоретический аспект. Новосибирск, 1994. 79 с.; Его же. Современная историография советской интеллигенции России. Новосибирск, 1996. 83 с.; Его же. Переход к нэпу и культура (1921-1923 гг.). Новосибирск, 1997. 107 с.; Его же. Общее образование в Советской России: первое десятилетие. Часть 1. 1917-1923 гг. Новосибирск, 1998. 97 с.; Часть 2. 1923-1927 гг. Новосибирск, 1999. 116 с. 5 Соскин В.Л. Высшее образование и наука в советской России: первое десятилетие. 1917-1927 гг. Новосибирск, 2000. 119 с.; Его же. Советская массовая культура: у истоков (1917-1927 гг.). Новосибирск, 2001. 149 с.; Его же. Советская художественная культура (1917-1927 гг.): социально-политический аспект. Часть 1. Художественная культура на сломе эпох: период революции и гражданской войны. Новосибирск, 2002. 175 с. 6 Российская провинция. Культура XVIII-XX вв. М.,1992 (1993). 136 с. 7 Культура и интеллигенция России в переломные эпохи (XX в.). Тезисы докл. Всерос. науч.-практ. конф. Омск, 1993; Культура и интеллигенция России в эпоху модернизаций (XVIII-XX вв.). Материалы Второй всерос. науч. конф. В 2 т. Омск, 1995; Культура и интеллигенция России: социальная динамика, образы, мир научных сообществ (XVIII-XX вв.). Материалы Третьей всерос. науч. конф. В 2 т. Омск, 1998; Культура и интеллигенция России: Интеллектуальное пространство. Провинция и Центр. XX век. Материалы Четвертой всерос. науч. конф. В 2 т. Омск, 2000. 8 См.: Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х гг. Сборник научных статей /Сост. и отв. ред. Г.И. Зверева. М.:РГГУ, 2001. 320 с. 9 Веденин Ю.А. Очерки по географии искусства. Спб., 1997. 10 Шулепова Э.А. Региональное культурное наследие и музеефикация памятников культуры Дона. М., 1998. 11 См.: Рыженко В.Г. Состояние современных краеведческих исследований в сибирском регионе // Современное состояние и перспективы развития краеведения в регионах России. М., 1999. С.207-217. 12 Старый Омск. Иллюстрированная хроника событий. Омск, 2000. 13 Бортников С.Д. Художественная интеллигенция Сибири (1961-1980 гг.). Барнаул, 1997. 14 Казарин В.Н. Образование, наука и интеллигенция в Восточной Сибири (вторая половина 40-х – середина 60-х гг. XX в.). Иркутск, 1998. 15 Артамонова Н.Я Интеллигенция Восточной Сибири: опыт формирования и деятельности (конец XIX – середина XX вв.). М., 2000. 16 Сизова С.Г Интеллигенция и власть в советском обществе в 1946-1964 гг. (на материалах Западной Сибири). В 2-х ч. Омск, 2001. 17 Люхтерхандт Г., Рыженкова С., Кузьмина А. Политика и культура в российской провинции. Новгородская, Воронежская, Саратовская, Свердловская области. М.-Спб., 2001. 267 с. 18 Рыженко В.Г., Быкова А.Г. Культура Западной Сибири: история и современность. Омск, 2001. 372 с.